Письма гардемаринов домой из декабря 1908 года. Письмо второе.

"Приехавшие к нам итальянцы говорят, что весь город ждёт помощи благородного русского адмирала, потому что английский крейсер “Sutley”, пришедший в несколько часов раньше, стоит и ничего не делает."

Броненосец "Цесаревич", Сиракузы.

«Пишу под живым впечатлением пережитого вчера и сегодня. Вчера утром было землетрясение на острове Сицилия, на северо-восточном берегу её. В порту Аугуста эти подземные удары были слышны, но не сильно; только наши шлюпки, стоявшие у пристани, то садились на дно, то выскакивали на берег; на кораблях же было такое впечатление, будто машинам дали ход и корабль встряхнуло слегка.

Утром мы вышли в море на стрельбу, днём вернулись в порт Аугуста, а вечером к адмиралу приехал итальянский командир порта Аугуста и передал телеграмму: «Город Мессина наполовину разрушен землетрясением; множество убитых и раненых. Просят оказать немедленную помощь».
В час ночи мы (“Цесаревич”, “Слава” и “Адмирал Макаров”) снялись с якоря, вышли в море и взяли курс на Мессину (на север). Издали было видно зарево в стороне Мессины, а когда подошли ближе, то увидели, что Мессина пылает, как факел, и весь город окутан сплошным дымом. В море мы встречали обломки деревянных строений, пустые шлюпки и т.д. В 7 час. 40 мин. отдали якорь на рейде Мессины.

Город представляет страшную картину разрушения: половина зданий разрушена вполне и представляет собой груду развалин, под которыми погребено 50 тысяч человек (по словам итальянского морского офицера, прибывшего на “Цесаревич”). Погиб под развалинами весь гарнизон; остатки зданий горят. Когда высадилась первая партия с “Цесаревича” (рота в составе всех офицеров, корабельных гардемарин и нижних чинов), то они встретили толпу народа на набережной, женщины плачут, становятся на колени и просят помощи.

Приехавшие к нам итальянцы говорят, что весь город ждёт помощи благородного русского адмирала, потому что английский крейсер “Sutley”, пришедший в несколько часов раньше, стоит и ничего не делает.

Продолжаю через двое суток.
В пять часов вечера 16 декабря, я со своей группой матросов высадился на берег; у меня было двадцать человек и один кондуктор флота; я разделил их пополам; одну половину я поручил кондуктору, а вторую (десять человек) взял с собой и принял общее начальствование над обеими половинами; мы пошли по параллельным улицам.  Впрочем это были не улицы, это были сплошные груды упавших стен, камней и проч.; здания, казавшиеся снаружи уцелевшими, были совершенно обрушившиеся внутри. Под каждой грудой были погибшие, заживо погребённые люди: надо было попытаться найти счастливо уцелевших под развалинами и откопать их. Было совершенно темно, впереди шёл человек с фонарём, за ним я, а за мной карабкались все остальные, ещё с фонарями. Через каждые пятнадцать шагов я останавливался и кричал зычным голосом “sinioro” и тотчас все затаивали дыхание и прислушивались, нет ли где-нибудь слабого отклика из-под развалившихся зданий.

Из-под одного дома мы услышали слабый женский отклик, выломали двери и увидели, что внутри дома были сплошные груды камней и из-под них слышался слабый голос. Как кроты, мы стали рыться, рискуя обвалиться и быть засыпанными самим. Всё ближе и ближе, остаётся, кажется, не более сажени, громче… вдруг он обрывается, слышится хрип и… гробовое молчание; должно быть, разрыв сердца. Стали копать ещё, вытащили много белья и одежды, очевидно снятой перед сном целой семьёй, но дальше разрывать нельзя, иначе вся стена рухнет на нас, да и не к чему, так как откликов больше нет. Потеряли на этой раскопке два часа. Пошли дальше, стены угрожающе нависают сверху. Слышали отклики разных животных (собак, кошек), полузадавленных, очевидно, под развалинами, а человеческого крика нигде нет. Проходили с полчаса и наконец услышали из-под земли крик, осветили и увидели в щели между обломками обвалившейся стены человеческую руку. Снова стали копать и лопатой, и ломами, и руками, всё время перекликаясь с ним, отрыли голову, обе руки, туловище мужчины, напоили его и накормили чуть-чуть. Он был придавлен, лёжа в постели [(землетрясение произошло в два часа ночи и длилось всего две минуты). Его засыпало дважды в течение двадцати четырёх часов. Его защитила согнувшаяся под ним балка]  и не  дала камням раздавить его; он только был придавлен камнями и засыпан землёй. Ноги его пришлись под восемью брёвнами, которые надо распилить, рискуя обвалить всё на него. Пилка у меня была маленькая, и мы успели до полуночи распилить только четыре балки и очистить человека от каменьев. Отрывая его, случайно нашли косу убитой женщины, но тотчас спрятали, чтобы он не заметил. Хотя о таком соседстве можно было догадаться по трупному запаху (ведь прошло уже двое суток после катастрофы).

Вдруг послышался повторный подземный удар, и нависшие стены стали рушиться; один Бог спас нас от погребения заживо, так как камней со стены слетело изрядное количество. Огромными прыжками отскочили мы в сторону, как наэлектризованные. Тотчас снова мы вернулись на то же место и продолжали отрывать; моя команда вела себя просто геройски: ни малейшей мысли о грозящей опасности! Единственную нашу лопату завалило камнями, а без неё ничего нельзя было сделать; поэтому мы оставили ему краюху хлеба, воды, свечку, спичек, и я сказал, что придём утром, и мы пошли на пристань, раздавая по дороге оставшуюся в наших флягах воду раненым  женщинам. Одна старушка просила меня справиться, спасена ли её дочь, целовала мои руки; я обещал, но конечно сделать ничего не мог, так как спасённых русскими моряками людей было несколько сот. Утром я послал людей на ту улицу, где мы отрыли нашего итальянца, и при дневном свете они окончили мою работу: он был спасён, но сильно ранен и истощён. Спасённых сносили на матрацах на пристань, где русскими врачами с кораблей был устроен перевязочный пункт, а перевязанных перевозили на наши корабли для отправки в Неаполь и Сиракузы. На одну “Славу” погрузили более пятисот раненых.

Днём я набрал себе восемь человек матросов и пошёл с ними на раскопки. Вся пристань и набережная были запружены ранеными и умершими от ран; их было не счесть. Все они были откопаны русскими моряками, сами же итальянцы и англичане работали слабо, ибо боялись быть засыпанными повторными подземными ударами, которые слышались время от времени. Вчера нашего инженера-механика засыпало при попытке вытащить из-под развалин одного итальянца, и наши моряки четверть часа отрывали его с отчаянной энергией.
Когда мы шли по улицам, многие итальянцы просили нас  провести раскопки. Между тем,  больше не было слышно ни стонов, ни криков: прошло уже двое с половиной суток. Только в одном месте мы услышали очень слабый голос, но он доносился с такой глубины, что туда невозможно было добраться: нам пришлось оставить умирать несчастного под землёй. Какое ужасное решение! Весь день мы находили страшно изуродованные брошенные трупы.
Нервы так притупились, что этот вид не действовал. В одном месте видел руку мертвеца, высунутую наверх – сам он был весь засыпан и заживо погребён. В первый день наш лейтенант Рыбкин спас женщину, которая висела со стены вниз головой (у неё защемило ноги). Она провисела полтора суток, оказалась жива и была спасена. Да, всех ужасов передать нельзя. Надо быть на месте, чтобы представить весь ужас положения.

Вечером 17 декабря мы вышли на “Цесаревиче” в море, утром сегодня пришли в Сиракузы и сдали всех привезённых раненых в госпиталь. Ночью у нас вся палуба была завалена ими; несколько человек умерло.
Только при личном свидании можно передать все ужасные впечатления этих двух дней». 

Проект "Руссий след" выражает благодарность профессору Мессинского университета Татьяне Остаховой, за оказанную помощь.